Интервью по поводу «Тайных записок» Пушкина

Приветствую вас, дорогие друзья! Сегодня я хочу представить вашему вниманию мое интервью с доктором филологических наук Мариной Викторовной Загидуллиной по поводу книги Пушкина «Тайные записки».

1. 1.    Марина Викторовна, Вам, конечно, известно о существовании такого произведения, приписываемого А.С.Пушкину, как «Тайные записки». И я знаю, что Вы читали это произведение. Каких-либо других свидетельств, подтверждающих авторство Пушкина не существует. Поэтому мне хотелось бы задать Вам такой вопрос – можете ли Вы сказать, исходя из знания творчества Пушкина и обстоятельств его личной жизни, мог ли Пушкин в принципе написать такое произведение? Многие из тех, кто ознакомился с этим произведением просто возмущены тем, что кто-то пытается связать это произведение с именем великого поэта. Пушкин – гений, певец возвышенной любви, а тут почти откровенная порнография. Это просто очернение имени великого поэта и национальной святыни. Что Вы можете сказать по этому поводу?

Думаю, здесь надо четко разделять мифологизацию имени поэта (это уже тоже данность, от нее так запросто не отмахнешься) и палеолитературоведение — попытки воскрешения контекста. Это точно именно попытки, мир интерпретации — похоже на то, что делают археологи, восстанавливая образ жизни древних. С этой точки зрения доказывать, что ТЗ принадлежат Пушкину, так же неблагодарно, как и доказывать, что он не мог их написать. Если говорить о соответствии ТЗ биографии поэта (как мы ее знаем и как смогли восстановить), то вполне соответствуют, ничего там нет из ряда вон выходящего или фантастического. Впрочем — я не могу сказать, что я прочитала пристально и специально занималась изысканиями в этом направлении. Наверное, можно найти и несоответствия, почему бы и нет. А потом найти им объяснение... Меня смутила легенда о переводе/расшифровке с французского. Очень уж там много сугубо русского, сроду так адекватно перевести не получится. В общем, в этой «околотекстовой» воде было мутно и неуютно, негармонично. И чувствовался подвох. Такое личное читательское ощущение. Больше всего меня интересовало, как автор текста сопрягал историю в дневнике с известной нам историей Пушкина. В ТЗ нет ничего, что невозможно было бы найти в уже опубликованных к тому времени источниках разного рода (например, крайне «невыгодной» для имиджа «первого поэта России» истории его отношений с сестрой жены). Собственно ТЗ принадлежит именно сам пафос (или, как Вы говорите, «философия») интимной жизни мужчины — какой рассказ о ней мог бы быть без эвфемизмов.

2. 2.    Мне кажется яростное неприятие данного произведения вызвано в большей степени тем, что  издатели книги не позаботились о том, чтобы как-то завуалировать нецензурную лексику, используемую в данном произведении. Хотя при этом нужно иметь, что данная лексика может использоваться в двух значениях – как инвективная лексика и как функциональная. Было бы интересно проследить как данная лексика из функциональной превратилась в инвективную, но это тема для отдельного разговора. Мы привыкли слышать эту лексику. Многие в какой-то степени и сами ее употребляют. Но вот в печатном виде эта лексика у многих вызывает резко негативное восприятие. Тем более, если на другой стороне ассоциативных ощущений находится чей-то светлый, в частности великий национальный поэт, образ. В результате в душе возникает сильный диссонанс и естественное желание избавиться от этого диссонанса, решительно заявив, что Пушкин не может быть автором такого «грязного» произведения. А «грязным» оно стало только из-за данной лексики. Поскольку Пушкин писал это произведение как дневник (если, конечно, принять, что автором является именно он), то ему не было нужды думать о стиле и терминах, тем более, что это произведение было расшифровано (даже непросто переведено) с французского, где по словам Армалинского, которому об этом сказал человек, передавший ему рукопись, встречались отдельные русские слова и выражения. Понятно, что это были как раз эти непотребные слова, которые Пушкин счел более удобным писать по-русски. А переводчик, точнее, расшифпровщик Николай Павлович, оставил эти слова в первозданном виде. С другой стороны, какими терминами он должен был их заменить? Не стал их заменять и Армалинский.Хотя почему бы и не поменять, предварительно уведомив об этом читателей? Я думаю, если бы при издании данного произведения была использована другая лексика, то восприятие данного произведения была бы совсем иной. Мне так кажется. Может его совсем бы не заметили. Тем более, что в полном виде эта книга была издана лишь однажды и тиражом всего в 2тыс. экземпляров. Согласны ли Вы с тем, что резко негативную оценку этому произведению придала именно обсценная лексика?

Ваши вопросы построены так, что мне мое скромное мнение кажется не очень нужным. «Яростное неприятие» — кем? когда? как-то все это уже куда-то просело-осело, и книга никогда не была прямо-таки ярчайшим возмутителем спокойствия (хоть и не осталась незамеченной). Если бы не активное ее продвижение и поддержка, она, конечно, никогда не собрала бы и пары рецензий — так бы и осталась в числе курьезов.

В ТЗ цепляет не обсценная лексика (что уж там такого? разве у Пушкина мало резких текстов и уж очень непотребных слов и выражений? да и в рифму? —  для специалиста в этом ничего шокирующего нет) , а именно сам сюжет — подробная сексуальная история поэта и его эпохи, все эти откровения — как когда-то газета «СПИД-Инфо» реализовывала бешеные тиражи в основном благодаря секс-историям «простого народа»: это было похлеще любого самого изощренного вымысла и каких-нибудь сериалов. Кстати, для дневника написано чересчур уж «гладко» и «поэтично».  Я думаю, резкой была оценка именно из-за странного ощущения — почему бы Пушкину так «шифровать» эти записки, если в них ничего особенно «острого», только секс-история? Все ж таки не план тайного восстания с захватом почтовых станций и мостов... И почему дневник «зациклен» вокруг этих тем? Не о чем больше сказать? Впрочем, как-то объяснить можно — слишком откровенное/сокровенное, касалось чести людей и т.п. Сама попытка в конце ХХ века найти «свежего Пушкина» ничем иным кончится и не могла — даже с «Русалкой» за 100 лет до этого была похожая история. Так что, думаю, дело не в «грязи», а в сомнительности текста в целом (слишком много вопросов, на которые нет ответов).

3.   3.  Поскольку я изучал это произведение не как почитатель Пушкина, а человек, интересующийся сексологией, то меня в первую очередь интересовало содержание данной книги, мысли, идеи, психология, философия. И этого в данной книге содержится очень много. Поскольку я знаком с творчеством Пушкина на уровне средней школы, то я понятия не имею о Пушкине, как о личности. То, что он великий поэт – нам постарались внушить. Но вот способен ли он воспринимать жизнь на таком философском уровне, как это отражено в произведении? У меня почему-то именно этот аспект вызывает сомнения. Как по-вашему, можно назвать Пушкина тонким психологом и философом? Во всяком случае, его образ жизни не дает оснований для таких выводов. Или эти явления не связаны?

Жизнь и  творчество связаны, конечно. Но нет сомнений, что можно быть великим психологом и не уметь наладить отношения с парой-тройкой близких людей. Так что нет смысла строить прямые параллели. Дело не в почитании Пушкина, а в понимании его творчества. Когда читаешь его очень много и внимательно, то ясно, как шла его мысль, какие темы его занимали. По Ходасевичу, хозяйство Пушкина было «экономным» — его творческие находки в письмах переходили в тексты, он бережно относился к вдохновению. И странно в таком случае — почему такой большой пласт психологических наблюдений не был отражен в творчестве. У меня это как раз еще больше сомнений вызывает. какие-то намеки на опубликованного Пушкина есть (и иногда «само»цитаты, выглядящие немного натянуто), но вот этого духа «психологического» — нет. И поэтому не столько собственно жизнь поэта (как мы ее себе восстановили), сколько «дух и буква» его произведений уж слишком далеки от ТЗ, Думаю, что вообще «говорение» на русском языке о сексуальной стороне жизни весьма проблематично, уведено в «потаенные части» русского фольклора, и с этой точки зрения текст представляет собой очень смелый пример такого говорения (и может произвести впечатление на читателя — как он явно произвел впечатление на Вас, хотя некоторые примеры, которые Вы приводили, кажутся мне — уж извините — банальными, хочется сказать — ну, почитайте «Семейное счастье» Толстого или хоть бы его «Крейцерову сонату»... впрочем, это уж точно вкусовое).

4.    4. Марина Викторовна, по каким признакам можно оценить ценность литературного произведения? В частности будем иметь ввиду данное произведение. Художественное произведение оценивается по каким-то литературным критериям. К книге из серии «Помоги себе сам» предъявляются какие-то другие требования. Если отставить в сторону вопрос об авторстве данного произведения, в какой разряд вы отнесли бы данное произведение с точки зрения полезности? Или Вы не находите в этой книге ничего интересного и познавательного? Или другая постановка вопроса – кому и с какой целью можно было бы порекомендовать данную книгу?

Настоящая литература не должна быть полезной (про это, кстати, у Пушкина много чего написано). Она есть — и хорошо. Однако «всеобщей эстетической ценностью», как говорил Я. Мукаржовский, стать могут только немногие избранные тексты. И, конечно, ТЗ никогда в разряд таких книг не попадут. Социологи литературы хорошо понимают, что здесь очень важен «шум в канале коммуникации» — давление мифа. ТЗ навсегда останутся в зоне сомнений (а Пушкин ли это?). И если бы такая книга была «выдана» от лица какого-нибудь безымянного современника Пушкина, у нее было бы, возможно, больше шансов занять определенное место в литературе, чем у текста «от имени Пушкина». Доверия к тексту не будет никогда — а без «освящения» доверием не будет и принятия. Оценить такую работу «по гамбургскому счету» (как философско-психологическое произведение) практически невозможно (то есть слишком уж велик соблазн назвать симулякром, даже неким гомункулюсом — как «тексты великих писателей», сочиненные за них Сорокиным в «Голубом сале»). Поэтому, полагаю, текст интересен только специалистам, занимающимся мистификациями, мифами, возможно, изучающими психологию творчества (зачем, по каким мотивам создавался текст). Если же кому-то придет в голову провести скрупулезный анализ текста, выявляя его противоречия и «приметы» чужого времени, это будет труд очередного расшифровщика. И тут уж мы будем в замкнутом круге — разве нельзя предположить, что если бы мы поставили под сомнение «Капитанскую дочку» и взялись ее критиковать — то и запросто бы раскритиковали и доказали, что «Пушкин так написать не мог». Дело в изначальной установке. Думаю, шлейф подозрений в фальсификации не даст этой книге стать источником по «быту пушкинской эпохи», так что судьба произведения мне кажется предопределенной — дав пищу нескольким остроумным мозгам, возможно, задев кого-то за живое, она осядет в истории литературы на той же полке, что и «Русалка» Зуева, в разделе мистификаций или «подделок»: ведь даже огромный разбор Корша, доказавшего, что такое окончание вполне могло принадлежать перу Пушкина, не помог тексту оказаться включенным в полное собрание сочинений поэта. По законам литературных рядов поэт «канонизируется», и канон уже пересмотру не подлежит. В отличие от политиков, которых то с почестями укладывают в мавзолеи, то с позором оттуда выметают, памятники которым то возводят, то сносят «по указке», поэзия (литература) живет по своим нерукотворным законам, где социальное играет первую скрипку — но совершенно иначе, чем в отношении политиков. Не эстетическое «в чистом виде», а именно «всеобщее эстетическое» — то есть освященное традицией и социальными практиками.